Принято заявок
2687

XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Проза на русском языке
Категория от 14 до 17 лет
3 шага к смене жизненной кассеты

Крик пронзил душную июньскую ночь железнодорожной станции. Его звуки прорезали частицы тяжелого воздуха, наполненного тишиной и отдаленным гудком уходящего поезда. Почти никто не обратил внимания на этот крик, только станционная смотрительница, для которой подобная сцена была довольно обыденной. Отблеск слишком ярких, на ее вкус, неестественных гигантских фонарей мелькнул в стеклах ее очков, когда она лениво подняла глаза на происходящее. И сразу опустила – вдруг увидят, что она таращилась (еще о помощи просить будут). Посыпаются бесконечные мольбы «сделать хоть что-нибудь», затем угрозы «засудить эту контору».

Эх, а все-таки ей было жаль того мальчишку. Он выбился из сил, мчась за поездом, и сейчас закричал с надрывом, будто произошло что-то нелепое, но до ужаса разочаровывающее.

Так и было. Генри ходил из стороны в сторону, то хватаясь за лицо руками, то пиная мусорное ведро, явно повидавшее немало подобных случаев. После того крика из его рта не вылетело ни слова, ни даже приглушенного шепота обвинения себя. Его взгляд упал на измятую бумажку в его руке с цифрами 01:26, каким-то набором букв и фото натянуто – приветливо улыбающейся девушки в красной строгой форме проводника. Эта бумажка, которая стоила ему месяца сэкономленных обедов, внезапно стала не более чем глянцевой заготовкой для самолетика. Генри сложил ее несложным способом и пустил его по ветру, который подхватил его и понес вниз под мост. Никому не нужен просроченный билет.

Молодой человек провел взглядом по своему творению, по беззвездному небу и уставился в пустоту. Затем резко развернулся и… не пошел жаловаться смотрительнице. Он смотрел на пустую платформу, на фонари, на мусор на рельсах, на сломанную скамейку и вновь на пустую платформу. Он остановился взглядом на своих наручных часах, которые все еще показывали 01:26. «Нельзя было доверять часам, купленным за пару долларов в переходе,» — проскользнуло в его голове. От досады мысли сливались в один большой назойливый клубок, а держать тело прямо мышцы были не способны из-за своего изведенного голодом и недосыпом хозяина. Юноша присел на землю около сломанной скамейки, ведь та не выдержала бы веса даже десятилетней девочки, не говоря уже о 23х-летнем студенте. Виском он почувствовал грубо обломанный край перекладины, а белки глаз под веками горели, все больше отливая нездорово-красным. Он все таращился то на вокзальные часы с неповоротливыми, но такими точными стрелками, то на свои, электронные, где миллиарды крошечных лампочек сливались в элегантные, аккуратные цифры, никак не поспевающие за ходом настоящего времени. Он не мог в это поверить. Он упустил свой последний шанс.

Та ночь поездными выхлопами, залежавшейся пылью и разбитыми надеждами.

***

Часть 1: реверс

На несколько кварталов вокруг раздавался стук каблуков по тротуарной плитке – настолько тихими оказались тогда предрассветные часы. Темная фигура брела по обочине, освещаемая лишь робким свечением кристально чистого неба. Солнце не собиралось появляться на глаза так быстро, начинать для людей очередной день. Усталых это обстоятельство радовало, счастливых же – огорчало, а Генри оно было безразлично. Его внутренний мир жил в своем темпе, бесконечно отматывая назад в памяти события, моменты, прокручивая заново ошибки, отрывки случайных фраз, перескакивая то в полузабытое детство, то в совсем недавнее прошлое. Будто пленка из древней видеокассеты запуталась окончательно, но проигрыватель показывает фильм до сих пор, игнорируя странные смены сцен. Будто весь мир вокруг устремился вперед с невероятной скоростью, а Генри не поспевает за этими внезапными изменениями.

Он думал о своей матери, об упущенном мгновении и об ошеломляюще великой силе случая. Если бы не затянувшаяся лекция по философии, если бы не сломанный состав метро, двигавшийся со скоростью улитки, если бы не женщина, спросившая дорогу к какому-то памятнику, который указан прямо-таки в каждом путеводителе, если бы не его неуклюжесть на ступеньках в подземке, если бы… если бы…

То он бы непременно успел! Он бы запрыгнул в последнюю дверь уходящего поезда. Он бы облегченно поболтал с попутчиками на боковой полке, направляющимися в очередное спонтанное приключение. Он бы одарил ее улыбкой настолько счастливой, насколько хватило бы мышц на его щеках, так, что даже мешки под глазами исчезли бы на миг. Он бы провел с ней каждую минуту, что отведет им медсестра, а потом бы долго стоял под дверью палаты, пытаясь вслушаться в ее затрудненное дыхание… он бы… он бы…

Его ноги несли его вперед по тротуарам просыпающегося города, но мысли уносили назад, все дальше, все глубже в пучину воспоминаний. Пленка все быстрее отматывалась назад.

 

Часть 2: стагнация

Небольшое пространство комнаты наполнялось нежно-розовым, слегка дымчатым светом молодого солнца. Частицы пыли висели в воздухе, чуть шевелясь и отливая легким золотом. Одинокая муха кружила вокруг стопки немытой посуды в раковине, радовалась легкой наживе, напоминала своим движением, что секунда преследует секунду, минута – минуту и часы приходят один за другим.

Генри, казалось, забыл об этом. Его тесная кухонька была беззвучна и обездвижена с того момента, как железная входная дверь захлопнулась, а сам юноша примостился на потрепанное креслице у обеденного стола. Он обнял себя руками, закутавшись в легкую фланелевую рубашку, и сидел практически неподвижно вот уже сутки. Теперь он не думал ни о чем.

Он не вставал с места больше 24 часов. Да, под окнами люди встречались, ссорились, гуляли, просто наслаждались беззаботной ли, рутинной жизнью, но они жили! А его мать не сможет! Больше 24 часов назад он понял, что опоздал на последнее с нею прощание, отключение ее от аппаратов поддержания жизнедеятельности.

Однако за все это время он не испытал не единой эмоции. После его первичного разочарования, гнева на себя и всевозможные связанные или не связанные с этой ситуацией обстоятельства Генри был будто чистым листом бумаги, не выражающим абсолютно ничего. Ни слезинки не упало из его глаз, ни морщинки не пролегло между бровями, ни сустава не хрустнуло от нервного заламывания кистей – ничего. Он слился с пустотой в собственной душе, и юноше показалось, словно в мире есть только он, синее потрепанное кухонное креслице, застиранная фланелевая рубашка и бездна, пытающаяся затянуть одиночного путника в свои глубины. Все перестало существовать на эти 24 часа.

Пленка подошла к концу, остался только назойливый звук статики.

 

Часть 3: прогресс

Кто-то должен поставить новую кассету, ведь людям не позволено выходить из реального мира так надолго, как это сделал Генри. И хотите – считайте это счастливым стечением обстоятельств или судьбой, или попросту проявлением человеческого характера, но сквозь стену из золотых пылинок послышался стук кулака об железную дверь. Его железную дверь. Отрывистые звуки монотонных настойчивых ударов растворялись в практически голых стенах квартиры студента, не достигая его слуха. Они не пробивались через тот белый безразличный лист, которым он стал.

И так бы продолжалось до тех пор, пока посетитель не выбился бы из сил или терпения и оставил Генри в покое, если бы не одна решающая секунда. Парень наблюдал за бликами на кухонном столе, что оставлял розовый рассвет, рассеиваясь сквозь легкие занавески на окнах. Блики играли друг с дружкой в ленивые догонялки, и наблюдение за этой своеобразной игрой стало единственным занятием юноши на последние пару часов. Но внезапно, будто по чьему-то велению, в окно врезалась птица. Она вложила столько усилий в этот удар, что нельзя было расценивать его как простую животную неуклюжесть. Генри передернулся от вида тени, которая загородила ему те играющие блики, в сочетании с приглушенным шлепком об стекло. Он, наконец, вышел из того состояния оцепенения, из состояния белого листа бумаги. Он почувствовал духоту комнаты и тепло несмелых солнечных лучей. Он ощутил шершавость фланелевой рубашки и неестественную гладкость скатерти под своими пальцами. Он услышал далекое жужжание мухи и настойчивый стук в дверь.

Парень осознал, что слышал эти удары уже некоторое время, и как можно быстрее направился открывать незнакомцу, Генри руководило только любопытство и вновь появившееся ощущение жизни вокруг него, а не здравый смысл или предосторожность.

Но на пороге оказалась незнакомка. Женщина стояла, с изможденным видом припав к стене, и вяло, но упрямо била кулаком в дверь. В ее очках отразился мягкий розовый свет, когда она резко повернула голову на звук отпертого замка. Поседевшие волосы, залитые лаком для идеальной укладки, теперь падали ей на лицо, скрывая ее многочисленные, возможно, преждевременные, морщины. Она была одета в строгую, но изрядно подлатанную форму железнодорожного служащего.

— Здравствуйте, извините меня за столь ранний визит, я глубочайше сожалею, что разбудила вас. Мне не следовало приходить так рано, но я и так ждала всю ночь. Вы Генри Харрисон? Я станционный смотритель нашего железнодорожного вокзала Мередит Локк. Я нашла ваш билет, порядком измятый, когда делала очередной обход путей. Наверное, какой-то щенок посчитал смешным сложить его в самолетик, сделать из такой важной вещи игрушку. Я как можно скорее поспешила его вам вернуть, ведь у вас выезд сегодня, а его упустить никак нельзя: единственный поезд в том направлении как-никак, — Генри не улавливал половину слов из-за навалившейся усталости от стольких бессонных часов, но при виде своего же старого билета он посмотрел на нее глазами, полными мягкости и грусти, и заговорил.

— Мне жаль, но Вы ошиблись датой, миссис Локк. Я должен был выехать более суток назад, а на данный рейс я, к огромному сожалению, опоздал.

— Как это?! Вот же, 28е число, сегодняшнее.

— Нет, это 26е, палочка немного стерлась на номере. Извините, что заставил совершить вас такой долгий путь сюда, — Генри потупил глаза, когда осознание своей вины снова напомнило о себе в виде этой старой милой станционной смотрительницы.

— Родненький, так это ты кричал тогда? Такой молодой, а столько в тебе горя, милый, — парень в ответ лишь поплотнее сжал в пальцах фланелевую клетчатую ткань.

— Не волнуйся, в жизни все поправимо. Когда закрываются одни двери, открываются сотни других, выходы к ним нужно лишь поискать, знай это, — и эта женщина заключила его в теплые объятия. Это было настолько неожиданным актом проявления доброты для Генри, что несколько слезинок покатились по его щекам.

И в этот момент он понял, что именно эта старушка, знакомая ему всего лишь через несколько фраз, поставила для него новую кассету, новую пленку для записи новой, свежей, юной жизни.

Калюжная Кира Алексеевна
Страна: Россия