Мы договорились на девять. Восемь минут десятого.
Я стою напротив многоэтажки и играю с ней в гляделки. Вдруг на мгновение картинка исчезает. А вот – снова появляется. Все расплывается. Начинаю часто-часто моргать и на несколько секунд поворачиваюсь спиной к своей сопернице. Я проиграла, но поднимаю голову. Пусть не думает, что я расстроена. Игра нечестная. Двое на одного. Солнце ослепило меня. Оборачиваюсь на многоэтажку. Она торжественно ухмыляется. Кажется, что каждый день она играет с
двенадцатилетними девочками, а солнце ей помогает. И с каждой победой она вырастает ещё на один этаж. Писк домофона привлек тучи, которых испугалось солнце. Показываю язык многоэтажке и смотрю на героя, который вступился за меня, выйдя из подъезда. Вика!
— Вика!
***
Я иду вдоль пестрых книжных стеллажей, будто по улицам во время карнавала в
маленьком городке. Куда ни посмотришь – увидишь знакомого. Из окон-полок мне машут друзья. Их должно быть трудно разглядеть среди большого количества людей, но не в этом городе. Здесь все настолько разные, что не сливаются в толпу. Благодаря пестроте каждый выделяется на фоне других. Улыбаюсь, когда вижу знакомые обложки. Но на самом деле мне грустно, ведь сегодня я не могу провести время со всеми сразу.
***
— Ну, наконец-то. Ты всё? Давай уже быстрее, — встречает меня Вика у кассы. Вернее, Викин голос. Я не вижу подругу из-за стопки книг, которую собирала на протяжении двух часов. В утро понедельника, первый день каникул, мы единственные покупатели. Все продавцы видели, с каким трепетом я брала книги с полок, с каким восторгом рассказывала Вике о них. Родители давно обещали мне поход в книжный. Поэтому я и ждала каникулы, хотя их и предвосхищала контрольная работа по математике.
— Здравствуйте! Наличными! И пакет, пожалста, — обращаюсь я к кассиру и, улыбаясь, протягиваю купюру. Я почти не дышу. Пищание сканера штрихкода – молния. Затем раздается гром голоса кассира.
— Покажите паспорт.
У меня ещё нет паспорта.
— У меня его нет.
— Книги 16+ продаем только при подтверждении возраста документом. Приносите паспорт или приводите родителей.
Дыхание прерывается. Продавец расплывается. Его силуэт — страшный, внушительный — возвышается надо мной, как многоэтажка несколько часов назад. Поворачиваюсь к Вике, которая разглядывает стеллаж с канцелярией у входа в магазин. Опускаю глаза на руки, в которых кручу кошелек.
— Я не могу продать вам книги с ограничением 16+.
— Хорошо, спасибо. До свидания, — выпаливаю я куда-то в сторону и снова нахожу Вику взглядом.
— Ты ничего не взяла? – спрашивает она, когда мы выходим на улицу и начинаем обратный путь к дому. – Разве ты не нашла то, что хотела?
Я стараюсь держаться, будто все прошло так, как и нужно.
— Они сказали, что не продают книги с ограничением, — глаза снова начинает щипать.
— Ты же знаешь, что родители помогут тебе с покупкой. Не переживай. Зато мы прогулялись.
***
От Викиного дома до моего двора по прямой недалеко. Я не успеваю даже дослушать любимую песню. Но если идти вокруг озера, можно продлить дорогу на полчаса. Я сворачиваю в сторону набережной.
Вот пойду в библиотеку и возьму все книги, какие только захочу. Меня там все знают. Даже в тайную комнату пускают и предлагают новинки прочитать. И никто не смотрит, какое на них стоит ограничение. В прошлом году мне вообще предложили книгу, на обложке которой было предупреждение о содержании нецензурной брани. Почему же в библиотеке все книги дают, а в книжном магазине – нет?
В плёнке выходит то, что пишется и для подростков. Авторы рассказывают о вещах, о которых не говорят учителя и родители. Ведь темы не исчезают из информационного поля детей из-за отсутствия их обсуждения. Так для кого пишется эта литература? Для взрослых, которые могут ее купить, но не будут читать? Хорошо, если они отдадут книгу ребенку. Но есть родители, которые запрещают детям читать произведения с высоким возрастным ограничением. Они относятся предвзято к литературе с маркировкой “18+”.
— Тебе рано. Там курят и пьют.
— Там матерятся.
— Ты не будешь читать про кровь и насилие.
Они хотят уберечь детей от жестоких подробностей и вредных привычек. Но согласится ли ребенок попробовать сигарету, зависит от того, как с ним говорили об этом в детстве. Мне неприятно читать о персонажах, которые курят или выпивают, потому что меня так воспитывали. Они не привлекают, а заставляют отвернуться. К алкоголю, курению и наркотикам могут пристраститься и нечитающие люди, и могут не пристраститься читающие.
Почему не так строго относятся к продаже книг из школьной программы и других
классических произведений? Если ребенку не продадут книгу Булгакова – все возмутятся. Но если на его месте будет современный автор, вряд ли ситуация вызовет бурное обсуждение. И классическую, и современную литературу можно прочитать в интернете. Вот там уже возраст не спрашивают. По крайней мере, не проверяют ответ на честность.
Кажется, что единственным решением вопроса о продаже книг с ограничением
несовершеннолетним является создание организации, которая будет тщательно
анализировать содержание. А в системе ограничений стоит провести реформу, добавив более конкретные указания о темах произведения, которые действительно помогут читателю осознанно подойти к выбору книги. Ограничения должны иметь только рекомендательный характер и направлять человека, а не запрещать читать вообще.
***
Набрав книг на следующую неделю, я направилась в сторону кассы. Вдруг, проходя мимо отдела с исторической литературой, я услышала шепот. Огляделась. Никого. Иду дальше. Теперь шепот прозвучал за моей спиной. Я обернулась и увидела мальчика. Вернее, не самого мальчика, а только его ноги и помпон на шапочке, потому что руки его держали огромную книгу в яркой обложке.
— Тётя, купите, пожалуйста, мне книжку…
